Горький Максим - О Сказках
А.М.Горький
О сказках
Вы спрашиваете: что дали мне народные сказки, песни?
С живописью словом, с древней поэзией и прозой трудового народа,- с
его литературой, которая в первоначале своем появилась до изобретения
письменности и называется "устной" потому, что передавалась "из уст в
уста",- с литературой этой я познакомился рано - лет шести-семи от роду.
Знакомили меня с нею две старухи: бабушка моя и нянька Евгения, маленькая,
шарообразная старуха с огромной головой, похожая на два кочана капусты,
положенных один на другой Голова у Евгении была неестественно богата
волосами, волос - не меньше двух лошадиных хвостов, они - жесткие, седые и
курчавились; Евгения туго повязывала их двумя платками, черным и желтым, а
волосы все-таки выбивались из-под платков. Аицо у нее было красное,
маленькое, курносое, без бровей, как у новорожденного младенца, в это
пухлое лицо вставлены и точно плавают в нем синенькие веселые глазки.
Бабушка тоже была богата волосами, но она натягивала на них "головку"
- шелковую шапочку вроде чепчика. Нянька жила в семье деда лет двадцать
пять, если не больше, "нянчила" многочисленных детей бабушки, хоронила их,
оплакивала вместе с хозяйкой. Она же воспитала и второе поколение - внуков
бабушки, и я помню старух не как хозяйку и работницу, а как подруг. Они
вместе смеялись над дедом, вместе плакали, когда он обижал одну из них,
вместе потихоньку выпивали рюмочку, две, три. Бабушка звала няньку - Еня,
нянька ее - Акуля, а ссорясь, кричала:
- Эх ты, Акулька, черная ведьма!
- А ты - седая ведьма, мохнатое чучело,- отвечала бабушка. Ссорились
они нередко, но - на короткое время, на час, потом мирились, удивлялись:
- Чего орали? Делить нам - нечего, а орем. Эх, дурехи...
Если раскаяние старух слышал дед, он подтверждал:
- Верно: дуры.
И вот, бывало, в зимние вечера, когда на улице посвистывала,
шарахалась, скреблась в стекла окон вьюга или потрескивал жгучий мороз,
бабушка садилась в комнатенке рядом с кухней плести кружева, а Евгения
устраивалась в углу, под стенными часами, прясть нитки, я влезал на сундук,
за спиной няньки, и слушал беседу старух, наблюдая, как медный маятник,
раскачиваясь, хочет стесать затылок няньки. Сухо постукивали коклюшки,
жужжало веретено, старухи говорили о том, что ночью у соседей еще ребенок
родился - шестой, а отец все еще "без места", поутру его старшая дочь
приходила хлеба просить. Очень много беседовали о пище: за обедом дед
ругался - щи недостаточно жирны, телятина пережарена. У кого-то на именинах
успенскому попу гитару сломали. Попа я знаю, он, бывая в гостях у деда,
играет на гитаре дяди Якова, он - огромный, гривастый, рыжебородый, с
большой пастью и множеством крупных белых зубов в ней. Это - настоящий поп,
тот самый, о котором рассказывала нянька Евгения. А рассказывала она так:
задумал бог сделать льва, слепил туловище, приладил задние ноги,
приспособил голову, приклеил гриву, вставил зубы в пасть - готов! Смотрит -
а на передние ноги материалу нет. Позвал чёрта и говорит ему: "Хотел
сделать льва - не вышло, в другой раз сделаю, а этого негодника бери ты,
дурачина". Чёрт обрадовался: "Давай, давай, я из этого дерьма попа сделаю".
Прилепил чёрт негоднику длинные руки,- сделался поп.
В доме деда слово "бог" звучало с утра до вечера: бога просили о
помощи, приглашали в свидетели, богом пугали - накажет! Но, кроме
словесного, никакого иного участия божия в делах домашних я не чувствовал,
а наказывал всех в доме дедушка.
Из сказок няньк
