Горький Максим - Убежал
А.М.Горький
Убежал
Прошлявшись весь день по городу, голодный и озябший, Рыжик к ночи
зашёл на какой-то двор, загромождённый грудами старого леса, и, найдя между
брёвен и досок уголок, показавшийся ему достаточно незаметным для ночных
сторожей и полицейских обходов, сунул в него своё отощавшее от голода и
расшатанное четырёхмесячною болезнью тело, загородился от ветра досками и,
пытаясь забыть о голоде, резавшем его внутренности, сжался в плотный
маленький ком и задумался.
За четыре месяца, проведённые им в тошнотворных жёлтых стенах
больницы, в борьбе с тифом и культурой в лице доктора и условиями
больничного лечения, он привык думать подолгу и помногу, и эти думы,
оставляя в его груди скверный и горький осадок, создали ему острое и злое
настроение и какой-то вызывающий, воинственный тон по отношению ко всему
существующему.
Этот тон и настроение прежде всего привели Рыжика к ссоре с больничной
прислугой, затем вчера, по выходе из больницы, к более важной для него
ссоре с нужным человеком Мишкой Ефрейтором, одним из пособников по сбыту
краденого. Рыжик пришёл из больницы прямо к нему с целью взять маленький
аванс в счёт будущих операций с чужой движимой собственностью, но Мишка,
посмотрев на худую, иссушённую тифом фигуру старого клиента, отнёсся к нему
скептически, заявив, что едва ли можно будет скоро получить с него сумму,
которую он просит, потому что на его, Мишкин, взгляд - Рыжиково дело плохо,
здоровье-то всё вышло да, надо думать, и уменье с собой унесло.
Это оскорбило Рыжика, хотя в другое время он не оскорбился бы гораздо
бо'льшим.
- Ну, и что ж ты полагаешь? Не гожусь я, что ли, больше? - задорно и
зло блестя глазами, спросил он Мишку.
- Не то, чтобы... а всё-таки... - неопредёленно ответил тот, уставив
свои маленькие глазки в закопчённый потолок принадлежащего ему кабака.
- Нет, ты скажи мне, по-твоему, мне теперь на печку, и всё уж? -
допрашивал Рыжик, чувствуя, что в его груди что-то клокочет и просится из
неё на волю потоком злых ругательств.
Мишка открыл ящик с "выручкой" и молча зазвенел медяками. Рыжик
крепился и ждал... Но, глядя на сытую, крепкую фигуру Мишки, тепло и чисто
одетого, на его красное, здоровое лицо, до глаз заросшее чёрной кудрявой
бородой, и на эти глаза, маленькие, острые, сверкавшие спокойно и довольно
из-под красиво нахмуренных чёрных бровей, - Рыжик ощутил в себе
настоятельную потребность сказать этому сытому человеку что-нибудь злое и
обидное.
- Поди ж ты вот! - начал он, глядя в угол и как будто думая вслух. -
Одному человеку воровство впрок, а другому кости сушит только.
- Это ты про кого? - спросил Мишка, пытливо оглядывая клиента.
- Говорю-то про кого? Про одного знакомого... А ты думал, про тебя?
Похоже, значит!
И, произнеся это, Рыжик зло усмехнулся в лицо Мишки. Мишка спокойно
смерил взглядом стоявшего против него длинного и худого человека в рваных
лохмотьях, с зелёным иссохшим лицом и невольно вздрогнул. Тот смотрел на
него упорно, и его глаза сверкали так ярко, точно хотели что-то сжечь, а
стиснутые зубы, резко обрисовав худобу щёк и острые скулы, придали лицу
какое-то непримиримое и хищное выражение.
- Гм! - буркнул Мишка и, побуждаемый желанием отделаться от
посетителя, протянул ему руку с медяками и заговорил: - Возьми вот! А из
больницы ты рано вышел. Плох.
- Это тут сколько? - нервно отрывая от своей рвани лохмот, спросил
Рыжик.
- Тут-то?.. Полтина...
Тогда Рыжик, не протягивая руки к деньгам, громко засмеялся и, весь
трясясь
